Тучи сгущались, а ночь становилась все темнее и непрогляднее. Теперь в луне я искал спасение, тогда как раньше бежал от нее без оглядки. Но на небе так и не появлялось ни одной мерцающей звезды, чтобы указать путь, дать надежду. И второй раз за три сотни лет мне захотелось скинуть с себя человеческие проблемы, обратится в волка и скрыться в лесу, как дикому зверю, живя по животным законам. Но я не мог, не в моих правилах было бежать от проблем, не в моих правилах было бросать семью на произвол судьбы, а тем более послушно отдавать ее в руки другого вожака.
Мы построили этот город, мы его защищали от нападков вампиров, мы заключили договор и соблюдали его сотни лет. МЫ были основателями Беллингхема и даже вампиры не смели оспаривать наше право. Так какого черта? Какого, я спрашиваю, дьявола эти самодовольные ублюдки пришли на наши земли и заявили свои права на них? Чего они ожидали? Что без Уилла мы все отдадим в их загребущие лапы и станем подчиняться?! Я не подчинялся даже брату, так с чего они решили, что сейчас стану? Каждая клеточка моего тела требовала немедленной расправы. Волк внутри рвался в бой, но холодный человеческий разум велел действовать с умом.
Нас мало. Даже не смотря на то, что Фрея еще на моей стороне- этого не достаточно. Слишком много молодых волков и слишком мало тех, кто прошел века, а ведьмы отвернулись от стаи, утонув в своих проблемах. Им не важно, кто будет у власти, они ведь всегда могут усмирить тех, кто пойдет против них. Кажется, в какой-то момент наша дорога свернула в лесные чащобы, скрывающие опасный обрыв в никуда. Городу грозила война, после которой ничего не останется.
Где Уильям? Что с ним? Жив ли он вообще? Он истинный альфа, он знал, как нужно поступать в подобных ситуациях, а я сознательно ушел из семьи, занимаясь своими делами. Я не способен отвечать за целую стаю, ведь когда-то давно я не смог обезопасить даже двоих человек. Тех, кто был смыслом моей жизни, кто был самой жизнью. Тогда как же я смогу спасти десять, двадцать оборотней, которые считали Монро защитниками? Возможность крупно облажаться сковывала мои внутренности в колкий лед, холодком проходила по позвоночнику вверх и заставляла волосы на затылке встать дыбом.
Нужно было искать выходы, проходы, лазейки, чтобы показать безродным шавкам их место. Они должны были навсегда покинуть Беллингхем либо стать частью стаи основателей, склонив волчьи морды в покорности. Передо мной и моей сестрой. Иначе и быть не могло. Иначе смерть ждала кого-то из нас. Таков закон волчий. Биться до победного, пока жизнь не выйдет с последним вздохом.
Я разрывался на части, потому что чувства кричали о том, что стоит искать брата, спасать его, пока не стало поздно, а долг…долг велел отстаивать стаю и город, потому что именно этого хотел бы Уилл. Что до Фреи, то она не сильно горевала по его потери, она рвалась в бой, чтобы разорвать на куски тех, кто пошел против семьи основателей.
Горько, иронично усмехаюсь, смакуя про себя это слово. «Основатели». Как громко сказано, но в него уже давно не вкладывают тот смысл, коим он был раньше. В нем уже нет той силы и власти, гордости и величия. Со временем все традиции утрачивают силы. Новые поколения больше не почитают тех, кто расчистил для них место для жизни. И что же осталось от нас, основателей, тех кто построил этот город и привнес в него мир среди рас?
Брошенные волки, гордячка сестра, жадная до власти, стерва во плоти да трусливый брат, что всю жизнь бежал от ответственности, после первой неудачи. Да, я считал себя трусом. Наверное, всегда, но только сейчас осознал это во всем «великолепии». Это была не гордость, не проявление своего характера, не бунтарство, присущее моему нраву, а банальная трусость, которая сделала меня малодушным, не достойным примера и подражания. Но хотел ли я, чтобы мне подражали и брали с меня пример? Вероятно тогда, для своей малышки я хотел быть примером и опорой во всем, но в итоге своем стал лишь виновником ее смерти. Их смерти.
Прошлое никогда не давало мне покоя, не отпускало и не затихало, поджидая удобного момента, чтобы вновь напомнить о себе. Оно всегда жило во мне, кислотой разъедало нутро медленно и мучительно, добавляя яда в мысли, лишая сил и мужества. Да и как я мог забыть_стереть_отказаться от того, что навсегда стало моей частью так же, как сущность волка. Вину не заглушишь сотнями лет одиночества или беспрерывными, ничего не значащими короткими связями; кровь родного ребенка не смоешь с рук тысячами спасенных жизней. Они чужие, не твои. Да и в рай оборотням никогда не попасть после смерти.
Кабинет Уильяма был не тем местом, в котором я мог находиться в данный момент. Он был мне как пиджак не по размеру: слишком велик. Все в нем напоминало о брате, о той ночи, когда Лестор снисходительно пообещал помочь стае в кровавое полнолуние. А Уильям собственноручно отдал ему ведьмовской артефакт дабы усилить магию полнолуния. И что стало с тех пор?
Тяжело вздыхаю, решая позвонить Астрид и возложить на нее все обязанности управляющей клуба. Стоит отправить к ней Калеба, потому что, какой бы ни была девушка бойкой, с разбушевавшимися вампирами она одна не справится. Или стоит прикрыть нижние этажи, на время, пока все не уляжется? Еще нужно отправить кого-то на поиски Уильяма, найти ведьму или вновь обратится к Лестору за помощью в поисках брата, но Фрея ни за что не пойдет на это, а оставлять ее в тот момент, когда стая может погибнуть от лап чужаков, нельзя. И она, какой бы сильной, гордой, стервозной и невыносимой не была, не справится одна с целой стаей. При всем этом я мало доверял сестре. Чтобы обладать властью, ей не обязательно придерживаться морали и человечности.
Брит слишком молода для поисков, а для войны тем более. Ее стоит вообще оградить от подобного. Мишелль…а ведь Уильям для нее, как отец родной, думаю, она сама понимает, что должна найти его. Но отправлять ее одну? Данкан…эта несносная волчица, которая последние дни выводила меня из равновесия больше, чем когда-либо. Отпустить ее я не мог, но и выслушивать в очередной раз ее недовольства по поводу Кэтлин не желал.
Я снова вспоминаю ту самую ночь, перед обращением, когда позволил себе нежность в ее адрес. Опрометчиво повинуясь чувствам, а не разуму. Я дал ей повод для надежды, тогда как сам не был уверен в себе. Я не готов был к отношениям и меня вполне устраивало, что ту случайность она замяла/забыла/отпустила, не придав значения. Но действительно ли? Нет. Сердечные драмы сейчас мне не нужны, потому что и без них меня разрывает на части.
А она будто знала, что именно в этот момент я думаю о ней, решаю, как быть и что делать с прошлым и настоящим, чтобы избежать проблем в будущем. Врывается/разбивает мою тишину на несколько сотен тысяч острых осколков, которые впиваются в плоть. Так было раньше, сейчас подобное поведение недопустимо.Я не поднимаю взгляда, надеясь, что она поймет все сама и, как послушная девочка, выйдет вон из кабинета, оставив меня наедине со своими мыслями и решениями.
Почему же она не может понять, что мне сейчас не до  упреков, едких шуточек и прочих претензий, которых ко мне у нее вагон и маленькая тележка. А их стало даже больше, когда появилась Кэт. Что это, банальная ревность? Но разве я обещал ей что-то? Что-то большее, чем просто дружба? Перебирая в памяти все дни, проведенные бок о бок с волчицей, все ее шуточки и мои колкие фразы в ответ, все ситуации, которых было достаточно, я понимаю, что нет. А те две ночи, та нежность это…ничего. Стоит дунуть и все разлетится, как тополиный пух.
Резко вскидываю голову, гневно сверкая волчьим взглядом на девушку, когда та повышает на меня голос. Внезапно меня доводит это до ярости. Сцепляю зубы, сверля недовольным и злобным взглядом Алексис. Ну что?! Что ты на этот раз мне скажешь? Что Кэтлин предательница? Что она шлюха и подстилка под каждого оборотня? Что она убьет меня ночью, пока я сплю? Отравит, сдаст на органы или что еще? Что такого, что я еще не слышал?!
Кэт незачем меня придавать и убивать, она итак рядом со мной, в моей постели и в моей голове. Но не в сердце, туда всем закрыт доступ. Навсегда. И она прекрасно знает об этом. Хочет власти? Так она могла бы ее получить, и не убивая основателей. Все, что говорит Данкан бессмысленно! А предателя нужно искать не в стае, а среди ведьм и вампиров. Мне претит мысль, что кто-то из волков семьи основателей способен предать стаю.
Упираясь кулаками в стол, я поднимаюсь с места, грозно возвышаясь над волчицей, которая вдруг стала маленькой и хрупкой. Желваки ходят ходуном, едва ли скрывая мой свирепый волчий нрав.
-Довольно!- рычу я. Мне надоел ее тон, мне надоела ее самовольность и панибратство, пора расставить все точки над «и»,-  Приди ты, наконец, в себя и прекрати лезть в мою жизнь! Оставь Кэтлин в покое и, признайся, наконец, что дело в твоей чертовой ревности!- обхожу стол с правой стороны, медленно и опасно приближаясь к Алексис,- Я- не твоя собственность, слышишь? Моя личная жизнь тебя ни коим образом не касается и никогда не касалась, а все твои надежды это лишь ТВОИ надуманные надежды, повода которым я не давал. Заруби себе это на носу и покинь кабинет,- велю я, не сводя с нее взгляда.
Полный бардак среди рас, в городе и среди волков, а я еще должен разбираться с чувствами гордой девчонки-собственницы!

Отредактировано Elliot Hamilton (2015-06-11 09:56:33)

Я догорал, как спичка. Я чувствовал, как тлеет тело, а огонь добирается до мозга. Вот-вот наступит конец, но мучительная пытка длилась куда больше, чем я надеялся. Она зажгла во мне это пламя своей правдой, которую вывалила, как тюк с грязным бельем. Хлестала словами, будто пощечиной по лицу. Своенравная, несносная девчонка, решившая усмирить волка своей ревностью! Как же хотелось в тот момент взять ее за плечи и встряхнуть что есть силы, чтобы привести ее мысли в порядок. Почему сейчас, черт возьми? Почему именно в тот момент, когда я должен был думать о стае, ты решила вскрыть мне свои душу и мысли, словно вены. И оставить с осознанием, оставить смаковать эту правду на губах, словно переспелую ягоду. Слишком сладкую и теплую. Не такую, коей я наслаждался ранее: терпкой и дурманящей. Не такую, которую можно было забыть и жить с этим дальше. Сейчас все иначе. Сейчас пути назад не было.
Ее смелый_нежный_последний поцелуй горел на губах, словно обожженное клеймо. Будто воздух вышел из ее легких и не осталось больше сил. Нет! Лучше бы она кричала, ругалась, разбила что-нибудь, но только не затихала. Не говорила таким опустевшим, разочарованным голосом. Зачем же ты разрушила ту границу, что была между нами? Зачем заплыла за буйки, думая, что так будет легче донести до меня свои мысли. Только кому сейчас стало от этого легче? Тебе? Лишь только потому, что ты сняла свой груз с плеч и переложила на меня, словно я Атлант, который проклят держать небосвод до конца своих дней. Это месть за мой тон? Месть за то, что я сказал? Месть за Кэйтлин? Или за все сразу?
Во мне бурлят странные эмоции: ярость перемежается с виной, плещется за борта, грозясь потопить своим напором мое естество. С мгновение я думаю: не стоило так с ней. В другой момент: она не имеет право совать свой нос в мою жизнь и в мои решения! Море бурлило и пенилось и не в моих правилах было отступать.
П о т о м у  ч т о  л ю б л ю  т е б я,  и д и о т а
Каждая буква отчетливо впечаталась в мой мозг, горела перед глазами неоновой вывеской, ослепляя, жгла, как вытекающая лава из вулкана. Я чувствовал этот жар, я слышал запах горелой плоти. Противным липким саваном он застревал в носу и окутывал человеческое тело. Зверь внутри рычал, чувствовать себя жертвой правды даже ему не нравилось.
Кэйтлин тактично отошла на второй план, перестав быть моей тихой гаванью. То ли понимала, что меня занимаю другие мысли, то ли слова Алексис стали вдруг обретать реальные очертания. Я надеялся, что она вернется. Я надеялся, что ее слова окажутся лишь взыгравшейся ревностью. Я надеялся… но, даже, если бы она вернулась, если бы она не решила уйти из кабинета, из дома, из стаи. Из моей жизни навсегда. То как раньше уже не было бы, потому что ее чувства осязаемой паутиной оплетали все вокруг, а гордецы отказов не принимают. Гордецы не идут на попятный, не берут свои слова обратно, они стоят на своем до конца, уничтожая яростным волчьим взглядом все то, что еще теплилось надеждой и ожиданием.
Я знал, что поступаю правильно, потому что никто из нас не мог утонуть в настоящих чувствах; я знал, что поступаю правильно тогда, потому что для меня это и было то самое «правильно» и другого быть не могло. Не так. Не в тот момент. И не в том месте. Не с теми эмоциями, которые я испытывал. Я ненавидел ее за то, что она перевернула всю мою жизнь, разбила окончательно пошатнувшееся состояние. Наша дружба была единственным фундаментом, на который я мог опереться, но и его не стало. И я падал. Падал и падал, но конца этому полету в неизвестность так и не наступало…

Еще не было и полуночи, когда мои легкие заволокло горьким дымом, а пространство заполнилось криками еще не обратившихся оборотней и отчаянным, призывным воем диких волков. Звери метались в клетках, гремя цепями, рыча неистово, яростно, требуя свободы. После обращения они всегда рвались на волю, но теперь это была паника. Оборотни чувствовали приближающуюся беду отчетливее, чем люди. Наверху раздался крик о помощи.
Оставив последнюю клетку не запертой, я кинулся наверх, где в одиночестве оставалась одна Бритт, еще не испытавшая ни одного обращения. В следующем году ее ждут те же муки, как только ее настигнет совершеннолетие. Чем выше оказывался, тем сильнее жгло глаза, тем труднее было дышать и видеть через пелену густого дыма. Сердце стучало в горле, ток крови заглушал все мысли.
- Бритт!- позвал я вглубь едва различимых комнат, очертания которых дорисовывала память,- Бритт, где ты?!!!- теперь к внутренним звукам, примешивался шум и треск огня, поглощавшего комнату. Но где пожар?
-Эллиот!- едва слышно раздалось над головой, прерываемое кашлем.
- Фрея!- в свою очередь позвал я, взлетая по лестнице на второй этаж, где дым был еще не такой густой. Значит, пожар где-то на первом этаже. Но как так произошло? Сестра не отзывалась, но я не мог разорваться на две части и спасать всех оборотней в подвале.
Не паниковать! Самое главное не паниковать, а кто виноват- разберемся позже. Но паника с каждой минутой охватывала тело, сковывая его и лишая сил. Я нашел Бритт в ее же комнате, окутанную дымом и страхом, она безуспешно пыталась открыть окно. Распахнув дверь я, впустил жар и едкий воздух в ее комнату, а она с облегчением бросилась ко мне на встречу, оставив попытки выйти через окно.
Я двигался как можно быстрее, но этого все равно было не достаточно, чтобы поспеть за всеми. Оглушающий треск оповестил о том, что одна из балок рухнула вниз, истлев. Лишь на улице я увидел очаг пламени, который пожирал родовое гнездо. Горел кабинет Уилла. Дикий вой оглушал, меня бросило в холод.
- Стой здесь,- велел я девушке и устремился обратно в дом. Горело слишком быстро, а я действовал слишком медленно. Огонь поглощал коридор, сквозь дым не было видно даже собственных рук. Неосторожно я вдохнул слишком много ядовитого газа и задохнулся. Внутри незамедлительно стало разъедать стенки, царапать горло ужасным, хриплым кашлем. Цепляясь за стену я, наконец, добрался до дверей подвала, опасливо отшатываясь от набирающего силы пламени.
Я открою клетки и выпущу всех волков на свободу. А что дальше? Сейчас они необузданные животные, в панике бегущие из эпицентра пожара. Бог знает, что они могут сотворить за то время, пока я буду искать их/разбираться с проблемами. Рассвет еще не скоро. Сколько известий о смертях нам ждать под утро? И простят ли они меня, когда обретут свой облик?
Где же, черт возьми, моя сестра?!
Злость придавала сил. Вырывая цепи из фундамента, я старался не думать о последствиях. Мне необходимо было спасти всех, кто искал помощи в этом доме, иначе все было бессмысленно. Когда, вслед за Астрид я вернулся наверх, в нос ударил запах паленой шерсти. Проход из подвала закрывала жгучая пелена огня, но даже она не удержала волков от спасительного выхода из догорающего дома. Взгляд метался по сторонам, ища лазейки, пути отхода, но не находил таковых. Вокруг только пламя, яркое, как солнечная вспышка. Жаркое, будто тебя засунули в печь.
- Фрея?!!!- рычу я в огонь. Она была в доме до того, как я отправился закрывать оборотней. Где же она сейчас? Срываю картину со стены в подвал, прикрываясь ей, как щитом, чтобы пройти смертельное препятствие. Она тут же занимается огнем, горит, как сухая деревяшка, как сухой лист бумаги, охотно, с удовольствием обжигая мои руки. Одежда загорается, вспыхивает, как лучинка, опаляя незащищенное тело.
-Эл,- сначала я был уверен, что это мое воображение перевирает треск огня и превращает его в голос сестры. Тихий-тихий, удивленный, зовущий, спрашивающий. Внутри все замирает, прислушивается, тогда, как я яростно освобождаюсь от горящей одежды прежде, чем она сожжет меня до костей,- Эл!!?- и чуть тише,- О, Боже, Боже…Эл!!!
- Фрея!- хрипло кричу я, зову, пытаясь понять, где она. Паника отмела все остальные чувства, потеряла в пространстве разум и тело, кроме пелены огня я не видел ничего: ни стен, ни дверей, ни лестницы наверх. Да и осталась ли она теперь? С оглушительным грохотом часть потолка рухнула на лестницу, разрушая ее и преграждая путь наверх. Падающая обгоревшая балка врезалась в плечо, хрустнула кость, разрезая тело взрывом адской боли.
- Эллиот, где ты?!- чуть ближе, отчаяннее, громче.
-Здесь,- отзываюсь, сжимаясь в очередных спазмах, мучающих мои легкие. Свободной рукой пытаюсь убрать бревно с онемевшего плеча. Вправить кость, нужно вправить кость и выбираться отсюда. Но она не поддается. Огонь с легкостью, словно только и ждал этого, облизал мой затылок, коснулся подошв ботинок, разъедая их, проник под кожу, прожигая ее, кипятя кровь. С отчаянным и яростным криком я в очередной раз попытался убрать преграду, которая перекрывала мне не только кислород, но и путь к свободе. На этот раз она подалась, но я скоро понял, что не без помощи испуганной Фреи. Такой я видел ее впервые, но тогда не об этом я думал. Совсем не об этом.

Я думал о том, что это начало конца. Это тот предел, переступив через который, оставишь все прошлое в прошлом, без возможности выстроить из него что-то в настоящем для будущего. Это та несущая стена, с разрушением которой не станет дома. Не станет нас. Стаи больше нет. И в этом виноват только я один. Как же мне оправдаться перед Уиллом? Как же мне теперь смотреть в глаза тех, кто доверился мне? Как же смотреть на свое отражение без презрения и ненависти?
Стаи нет,- эта мысль больно бьет по мозгам, острыми углами обнажая обожжённые раны, которые еще не затянулись. Слова сестры доносятся неохотным далеким эхом:
- Тебе нужно обратиться, слышишь? Раны не заживают…Эл!- она трясет меня за плечи, пытаясь вытянуть из вязкого болота мыслей. Плевать! Я не мог сейчас дать волю зверю, ярость могла поглотить меня без остатка, как же она не понимает? Отмахиваюсь, грубо, кривясь от боли.
- Уведи Бритт в клуб и попытайся найти остальных,- категорично велю я, даже не глядя на сестру. Перед глазами то, что было раньше домом. То, что связывало меня с семьей и старшим братом в частности, связывало нас с прошлым. Теперь же на этом месте догорающие останки былого величия, как символично! Власть основателей тоже горела, как этот особняк. Пламя поглотило все без остатка, сминая крышу под своей огненной силой, заглатывая стены, будто изголодавшийся пес. Где-то выли волки, осознавая, что понесли утрату, но, не понимая какую. Внутри все вдруг опустело, спичка догорела, а пепел развеялся по ветру. Я будто сгорел вместе с этим домом, умер_пропал_исчез, скрылся в сущности волка. Без мыслей, без сожалений. Лишь с одним желанием- насладиться свободой. В следующую минуту тело вновь пронзила невыносимая боль.
- Какого черта?!- взревел я, будто очнувшись. В висках упрямо/надоедливо пульсировало.
- Всего лишь вправила руку,- пожала плечами Фрея, и только тут я заметил кровь на ее лице.
- Что такое?- нахмурился я, дотрагиваясь пальцами до ее головы. Ощупывая, стирая капли почти засохшей подгорелой крови. Здесь вдруг она предстала передо мной такой беззащитной, совсем как в детстве, совсем такой, какой бы мне хотелось ее видеть почаще. Былая стервозность, напускная бравада и наглость уступили место другим чувствам, которые доселе она никому не показывала. Фрея, моя милая сестренка, почему же ты всегда обнажала острые иглы, когда кто-то пытался проявить к тебе нежность? А теперь, когда некому, ты вдруг растаяла, сбросила с себя эту шкуру ехидны, коей упивалась раньше.
Она печально смотрит на меня, будто раздумывая над ответом. Я не могу терпеливо ждать, когда она соизволит рассказать мне обо всем, потому что мое терпение догорает вместе с самообладанием:
- Ну! Чего ты молчишь? Кто это был?- конечно, в сущности я знал, кто это мог быть. Я был уверен кем это было все подстроено,  я даже не удивился бы, скажи она сейчас, что сам Роджер приложил к ней руку. Возможно, он оставил эту честь себе. Естественно! Это же, черт возьми, основатели, которым по три века и победить их, значит провозгласить себя безусловным лидером волков и Беллингхема. Скрежещу зубами, чувствуя, как ярость внутри вновь закипает и разливается по венам,- Кто-то из его стаи?- будто выплевываю какое-то ругательство, спрашиваю, уже не ожидая ответа. Отворачиваюсь, ища взглядом ответы на все свои вопросы, выход из всей этой ситуации, но я давно знал, как поступить. Давно думал об этом, но не мог напасть без веской причины. Кажется, она появилась благодаря самому ублюдочному шакалу.
- Я пойду с тобой,- видимо глаза выдали мое решение, когда я вновь взглянул на сестру. Сжимаю челюсти и, кажется, они вот-вот раскрошатся от той силы, что я прикладываю, чтобы не вывалить на нее всю ту злость, которая красными_желтыми пульсирующими кругами появляется перед глазами.
- Нет,- категорично заявляю я. Мой тон не позволяет ослушаться или перечить, но Фрея была бы не Монро, если бы не попыталась.
- Ты не справишься один со сворой диких псов! Так нельзя! Ты же знаешь, как сильно я…
- Не тебе указывать мне, что можно, а что нельзя!- повышаю я голос,-  Отправляйся в клуб, я сам разберусь с ними,- смотрю на нее долгим, тяжелым взглядом, дабы подкрепить свои слова и решения,- Я сказал, отправляйся в клуб,- четко, с расстановкой проговариваю я, сжимая кулаки. Она не виновата, это не Фрея подожгла дом, полный оборотней. Нужно успокоиться,- Найди Джека и Адама, они помогут тебе с остальными,- разворачиваюсь и шагаю в лес, а в спину мне летят ее слова, словно меткие дротики:
-Ты кретин, слышишь?! Это была она, сукин ты сын,- видимо лимит сдержанности и нежности иссяк, но я не оборачиваюсь и не отвечаю, размышляя кого она имела ввиду. «Она» понятие расплывчатое. Это может быть булочница из кофейни, официантка из моего клуба, почему-то на ум приходит Алексис, давно покинувшая нашу стаю, но все еще живущая в каждой моей мысли и, последней, Кэт, которая оставила меня на днях, чтобы не мешать разбираться с делами. «Она»…неужели это Кэт?

Быстрее. Еще быстрее. Неистовый рык внутри уязвимой человеческой оболочки оглушает внутренний слух, заставляет тело непроизвольно содрогаться в проклятых вибрациях, которые не сулят ничего хорошего. Он царапает стенки нутра мучительно медленно, больно, н е в ы н о с и м о, доводя меня до исступленной ярости.
Ветки деревьев больно бьют по лицу, оставляя хлесткие пощечины будто в отместку за все то, что я натворил. Вернее, чего не заметил, не услышал, не хотел принимать. Но даже они терзали мое тело не так сильно, как собственный внутренний голос, который резал сознание на двое тупым ножом, осколками от того мира, который рухнул по моей вине.
Неужели это действительно конец? Тот самый, после которого нет ничего? Одна пустота и ветер: холодный и пронизывающий до костей. Шаг вперед и падаешь в бездну, назад-глухая стена, в которую не пробиться даже оборотню с трехсотлетним стажем. Где же я оступился? Когда свернул в непроглядную лесную чащу? Может быть тогда, когда перестал слушать тех, кому всегда доверял? Или тогда, когда неосмотрительно впустил в дом чужака? Быть может в тот момент, когда появилась новая стая, и я следил за ними не достаточно внимательно? И все же, из всего этого был выход, был еще путь, к которому можно был вернуться. Но в тот момент, когда Алексис наградила меня своей правдой, а я отвернулся от нее, путь назад оказался закрыт, варианты исчезли, а надежда растаяла за спиной. Я собственноручно разрушил то, что когда-то вся семья создавала годами. Как карточный домик рассыпался на несколько десятков карт; как идеально собранный пазл, вдруг ставший отдельными деталями. И я стою над ним не имея не малейшего понятия, что делать дальше.
Точнее… Мне был известен мой следующий шаг, но что будет после него и будет ли после него то самое «после»? Надежда теплилась внутри всего лишь несчастным пламенем от свечи. Я полагался на силу и возраст, на свой опыт и волю случая, но кто из новичков в этом животном мире следует правилам? Я подозревал, что шайка Роджера не станет соблюдать неписанные волчьи законы и отвоюет чужое место под солнцем подлостью и количеством. Разве на что-то иное они способны?
Сейчас они живут, как кочующее племя: без дома, без друзей, без нормальных семей, приветливых соседей, которые приходят с пирогами днем. У них нет постоянной работы и нет постоянного заработка, они добывают себе средства на жизнь воровством. Сколько лет они ведут такую жизнь и сколько лет еще выдержат подобное? Рано или поздно им захочется осесть, так почему же не здесь, где правят волки? Почему же не здесь, где власть разрушена под самый фундамент? Почему бы не отнять чужое, пока и сопротивляться-то особо не кому? Для стаи волков один трехсотлетний оборотень не слишком значительная помеха, вот вампирам будет счастье. Скоро в Беллингхеме восторжествует анархия и по сточным канавам потечет кровь.
Лесная поляна заставлена обшарпанными трейлерами, едва освещенными светом полной луны и горящего костра. Пространство заполняет треск горящих поленьев, стрекот сверчком и шелест листвы на ветру. Будто здесь пусто, будто и нет жизни помимо самой природы. Но я чувствую десятки желтых звериных  глаз, которые смотрят из темноты на меня немигающим взглядом. Чего они ждут? Приказа хозяина?
Я останавливаюсь, прислушиваясь и напрягаясь всем телом. Внутри все молит о свободе, о мести, о безжалостной расправе, но голос брата, где-то глубоко внутри, пробивается едва слышным и совестливым эхом. Поговори Эллиот, сначала поговори…
Но какие к черту разговоры?! Они сожгли наш дом,- спорю я с голосом брата или, с самим собой,- Они вторглись на нашу территорию, не подчинились приказу и закону города. Какие. Мать вашу. Разговоры?!
Нет, прости дорогой братец, но я слишком зол, чтобы разбираться, кто в этой стае слишком виноват, кто ведомая пешка, а кто с краю стоял и не в курсе событий.
-Роджер!- голосом, смешанным с рвущимся на волю волчьим рыком, взревел я, вызывая вожака на переговоры, которые, в общем-то, ни к чему не приведут. И в тот же миг острые звериные клыки вонзаются мне в ногу, протыкая кожу, словно целлофановый пакет. Сцепляю зубы, хватая волка за шкирку, как шкодливого щенка, отрываю от ноги вместе с плотью и мясом и откидываю куда-то дальше. С глухим стуком и последовавшим за ним визгом, волк ударяется о дерево  и замолкает. Шорохи то там, то тут, вдруг наполняют лесную поляну той жизнью, которой мгновение назад тут, казалось, не было. Мелькание в кустах, горящие желтые глаза.
Выходи, подлый трус! Говорит сознание мультяшными фразами, но я даже не усмехаюсь, ища взглядом слишком наглого и самоуверенного волка, посягнувшего на чужой дом.
- Это значит и есть твой план, ублюдок?- насмешливый и злой голос уносится в темноту. Я оборачиваюсь,- Заманить меня сюда, а потом разрешить своим шавкам разодрать на части? А как же честь и волчьи законы?- расставляю руки, словно в объятии. Словно жду дорогую любовница, а не злейшего врага,- Трусливая тварь,- сплевываю ругательство вместе с горьким ядом на землю,- Хватит прятаться за своей сворой,- волна дрожи вновь пронзает тело, но я заставляю волка подождать еще немного.
Но не будет ли поздно? Кровоточащие раны не заживают, а дорога из крови привлекает не только волков, но и вампиров, которые жаждут покончить с нашей семьей.
- Так-так-так,- он вальяжно, медленно выходит из тьмы, с наглой ухмылкой на лице, сверкающими от удовольствия человеческими глазами,- Кто к нам пожаловал в эту прекрасную ночь,- он смотрит на небо, словно романтик-мечтатель,- Не правда ли, она прекрасна? Слышишь ее зов?- подначивает, желая, чтобы я стер границы первым, обратился, оставив разум в глубоком колодце, на самом дне человеческих мыслей. Смотрит на меня, изучающе, сравнивает, прикидывает как скоро сможет победить,- Что случилось? – такой невинный вопрос вдруг сбивает меня с толку, а потом бросает в бушующую бездну зла и отчаяния,- Разве ты не должен сидеть у клеток своих питомцев?- как хочется вырвать его язык и скормить его же псам; как хочется стереть эту наглую улыбку с лица, разорвать ее к чертям, вырвать хребет и обагрить эту поляну его кровью. Только его, но тут…
Тут в лунном свете появляется знакомый силуэт. Ее силуэт. Разве я мог спутать? Меня обдает ледяной водой. Я сглатываю, все еще не веря своим глазам. Кэт…моя Кэт, которая целовала меня по утрам, смеялась вместе со мной и делила мою постель, которая так сладко спала на моем плече и которая разжигала фантазию одним лишь своим взглядом. Та, что почти добралась до моего сердца. Та, ради которой я порвал с прошлым. Та, из-за которой ушла Алексис…
Алексис…
-Ты…- выдыхаю я, пораженный. Как она могла?- Все это время?- не верю, но почему же я до сих пор не верю. Она невинно хлопает глазами, а потом ее губы растягиваются в улыбке:
- Прости дорогой, твоя постель была очень гостеприимна,- подходит к вожаку и утыкается ему носом в шею, признавая, что принадлежит только ему и никому более,- Но здесь моя семья.
Сучка,- ударяется в виски, пульсирует в горле, добирается цепкими пальцами до сердца и сжимает его. Предательство. Горечь. Обида. Ненависть. Злость. Я угодил не только в ловушку волков, но и в капкан эмоций и с каждой секундой он сжимает свои смертельные челюсти.
- Значит, не жди пощады,- отрезаю я, устремляясь к ним, чтобы сделать, наконец-то, зачем я сюда пришел. Но парочка лишь делает шаг назад, выпуская на сцену своих актеров.

Отредактировано Elliot Hamilton (2015-07-06 10:05:18)

Прогнивший мир, прикрывший свои гноящиеся раны лазурным атласом или кроваво-красным бархатом. Мы, по возможности, стараемся не отдергивать занавес и не смотреть, что там за сценой, в гримерных и коридорах, потому что знаем- реальность перечеркнет наше спокойствие. Зрителю все равно, ведь игра восхитительна, какая разница, что актер давно заражен реалиями мира. Роджерс паразит и, как не прискорбно говорить об этом, за этим паразитом идут толпы, защищая его жалкую шкуру своими жизнями, а ему и дела нет. Главное цель будет достигнута и он останется в той утопии, о которой всегда мечтал. Мы так высоко ценим подлость и втаптываем в грязь верность и честь. Куда скатился этот мир и когда он стремительно ринулся с уклона прямо в бездну? Это придел или будущее обещает больше плодов?
Смог бы Уилл обойтись словами, если бы при нем ситуация дошла до такого? Едва ли. Каким бы ни был мой брат дипломатичным и красноречивым, эта ситуация требовала силы и жестокости. Возможно больше силы и чуть меньше жестокости, но в данную минуту мне было плевать.
Плевать, что я разрывал собственными руками пасти собратьев; плевать, что и они терзали мою плоть, как долгожданную кость; плевать, что силы не равны, но от мысли, что меня могут измотать до того, как я сомкну свои волчьи клыки на шее ублюдка меня бросало в пекло такой ярости, от которой захватывало дух. Слишком зол, чтобы разбираться, кто в этой стае виноват, кто ведомая пешка, а кто с краю стоял, не ввязываясь в темные делишки альфа-вожака, я отрывал мелких шавок вместе с кусочками кожи и мяса от ног, ломал хребты и разрывал пасти, морщась от последнего пронзительного визга и хруста костей. Но я не сожалел и не колебался. Сожаление придет, но позже, если будет к кому приходить. Оно накроет густой лавой осознания непоправимых ошибок, едкого дымного огорчения с привкусом желчи на языке. Если действительно найдет хозяина.
В висках пульсировала единственная мысль: добраться до Роджерса и разорвать его голыми руками, человеческими, ведь он пренебрег волчьими законами. Но оборотень нетерпеливо рвал человеческое тело, требуя свободы и крови. Раны кровоточили, оставляя за собой терпкую алую нить, будто след Ариадны. Но, увы, она не спасет. Она не укажет путь, по которому можно будет свернуть и не угодить в лапы смерти. Она лишь возвещает о скором конце, вместе с ней, по капле, вытекает квинтэссенция жизни.
Но кого же мне хотелось уничтожить больше: Роджерса или ЕЕ. Ту, которую я так близко подпустил к себе; ту, на которую растрачивал свои эмоции, пусть даже и не в полной мере; ту, ради которой я обидел действительно дорогих и преданных мне людей; защищая которую разорвал всякую связь с дорогим мне человеком. Унизил, не задумываясь. Позволил уйти, даже не пытаясь остановить. Не искал, занятый своими проблемами. От этого было так мерзко. Пригрел на груди змею, пока она искала болевые точки, пока сжималась в узел вокруг моей шеи и впивалась ядовитыми зубами мне в тело, позволяя яду затмить мой разум. Глупец! Очередной глупец, павший от коварства женщины! Как же могу я называться старожилом, опытным воином, сильным оборотнем, когда как обычный мальчишка ведусь на соблазнительные изгибы. Я бы засмеялся, если бы было время, если бы сейчас это было уместно. Что ж, за меня явно посмеются эти двое и все те, кто выживет, если я не смогу.
Но я должен. Других вариантов просто не было в планах, что бы ни подсказывало сознание. Роджерс что-то говорил, насмехался, раздавал команды, перекидывался фразами со своей сучкой, но все это утопало в жадном и злобном рычании: то ли моем, то ли нападающих. Мое горло царапал хриплый рык, вибрации и желание сотрясали тело, в мучительном томлении. Я доходил до кипения, но не отключал рубильник, позволяя горячему пару обжигать нутро.
Все это бред, что показывают по телевизору. Противники не нападают по очереди, не ожидают, когда ты расправишься с одним, чтобы полностью переключить внимание на другого. Вовсе нет. Они налетают целой сворой разом, рассеивая твое внимание, не давая заострить на ком-то одном, впиваются зубами, царапают когтями и толкают наземь всем своим весом. Если упадешь, считай, ты уже проиграл. Что можно еще ожидать от подлых приспешников ублюдка Роджерса, который усмехаясь, наблюдает за битвой в стороне, уверенный в своей победе.
Ну, уж нет, тварь,- злой рокот сотрясает тело,- До тебя дойдет очередь, даже, если мне оторвут руки и ноги.
Перед волком у человека все же есть какое-то преимущество: есть руки и пальцы, которые сжимаются на туше зверя и горле, или которые могу разорвать его пасть пополам; есть ноги, которые тоже можно пустить в оборот, чего с лапами сделать удастся не так успешно; есть рост, который не позволит волку вонзиться своими клыками тебе в лицо, не позволит свалить и загрызть лежачим. Лишь нет острых, как бритва, клыков, которыми можно вонзаться в пахучую теплую плоть оборотня и пускать ему горячую кровь, вкушать ее, как восхитительное яство на божественном пире.
Они налетают слева и справа, со спины и метят прямо в лицо. Даже с моей реакцией, не всегда удается откинуть оборотня вовремя; даже с моим опытом и силой со стаей в одиночку справиться не выйдет, по крайней мере не так легко. А они все пребывают и пребывают, будто убивая одного, на его месте возникают двое, как змеи на голове Медузы Гаргоны.
Я уже почти и не слышу легкий, но не лишенный злорадства, смех альфа-вожака этой безликой стаи, которая сражается и умирает неизвестно за что.
- Сдавайся, Монро и, быть может, я оставлю тебя и твою сестру в живых. Кстати, где же она? Почему не помогает любимому братцу?- ехидством пропитано каждое его слово, он пытается отвлечь меня и, это ему почти удается, когда он небрежно, но с ноткой похоти, кидает,- Когда с тобой будет покончено, я обязательно наведаюсь к этой сучке. С ней знатно развлекутся, прежде, чем убить,- именно в этот момент я проглядел волка за спиной и он с удивительной силой вонзил свои зубы в мое плечо. Взрыв боли ослепил и затмил глаза золотистой пеленой небытия, сметая на своем пути все мысли и желания. Секунда и оборотень начинает терзать плоть, как безвольную тушу оленя, разрывая сухожилия и добираясь до костей. Я взревел, больше от ярости, накатившей вместе с болью, стискиваю жесткую шерсть волка пальцами свободной руки, но в них оказывается не достаточно силы, чтобы оторвать зверя. Он рычит и сопротивляется, еще глубже пронзая мясо, а его собратья охотно накидываются вновь, видя, что я занят другим. Чьи-то когти царапают лицо, задевая глаза. Нет, я, наверное, ошибся, когда решил одолеть их в образе человека. Стоило обратиться сразу, как только эта патаскуха появилась на поле, но кажется, теперь момент потерян безвозвратно. С вцепившимися, словно пиявки, волками на теле, обратиться и остаться в живых я смогу едва ли. Сразу, как только кожа уступит место шерсти, хребет мне переломят на раз.
И именно в тот момент, когда Роджерс констатирует факты в своей излюбленной манере: насмешливо, самоуверенно, растягивая  и смакуя свою возможную победу;  когда я думаю, оставит ли он в живых остатки моей стаи; когда я думаю, как скоро Фрея поймет, что я не вернусь и возвратится ли Уилл, хотя возвращаться будет уже некуда. Что будет после? Я никогда не задумывался над этим, потому что всегда знал, что жизнь моя будет долгой и полной событий, а сейчас… Сейчас просто не оказывается времени, чтобы подумать об этом, проникнуться и осознать. Я знаю итог, я борюсь, чтобы его изменить, но факты говорят сами за себя. И именно в тот момент, пусть не на много, но ситуация меняется, оборотни отвлекаются, как и их вожак с сукой, давая мне секундную передышку и возможность к обращению. Но я поражен, так сильно, что меня оглушает это удивление [или радость с надеждой?], боль отступает.
Она вернулась,- импульсом врывается в затуманенное злостью сознание, стучит о виски и затихает, взрываясь очередной порцией боли,- И не одна… Но она не должна быть здесь, - мне хочется … но что мне хочется в действительности сейчас, когда я легкая мишень для десятка волков, когда мое тело измотано и кровоточит, как фонтан в центре Беллингхема, когда у меня даже нет минуты, чтобы перевести дух и обратиться…дьявол! У меня нет времени на пререкания, поэтому пользуясь оставшимися секундами, в которые все внимание привлечено на троих прибывших я скидываю человеческую кожу так, словно это плевое дело. Но израненное тело уже онемело от боли, а ломающиеся и перестраивающиеся кости лишь утопают в омуте агонии.

Мысли разлетаются, даря волчьей сущности легкость,  а потом лес вторгается в животные инстинкты и чувства, как острые осколки: оглушительные звуки и запахи сбивают с ног, но запах крови, что острее всех других, отрезвляет, направляя ярость на соперников. А их внезапно поубавилось, расчистив мне путь до, вдруг ставшего одиноким, Роджерса. Он ищущим и встревоженным взглядом оглядывается по сторонам, ожидая вспомогательной кавалерии, а волк скалит зубы, рыча с таким удовольствием, словно нет ничего слаще этой смерти.
Припадая на переднюю левую лапу, все же медленно и угрожающе, по палой листве и зеленой траве, я ближе и ближе подхожу к цели, лишь изредка огрызаясь на попадающихся на пути волков. Десна ноют от предвкушения его теплой [пусть и гадкой] крови, мягкого, парного мяса, от мысли о котором внутри все сводит, а на шершавом языке тут же появляется слюна, переполняя пасть и капая на землю. Лишь только шипения не слышно. Жажда мести. Сладкая, вязкая, сводящая зубы и заставляющая разряженному удовольствию бежать по волчьему телу. Кажется, я ждал этого так долго!
Прежде, чем скинуть и с себя жалкую человеческую оболочку, он хищно улыбается, будто пряча козырной туз глубоко в своей заднице, а я приветствую его не менее жалкую оболочку раскатистым рычанием, облизывая клыки.
Один на один, как в старые добрые времена, как и велят законы природы: два претендента на звание альфы и никого больше. Кто победит, станет вожаком, кто проиграет, если останется жив: либо склонится в повиновении, либо с позором будет изгнан из стаи. Я надеялся, что оставлю подарок червям. Свободы и позора он не получит.
Мне хотелось бы добраться и до Кет, чтобы запомнить, как выглядят шлюхи-предательницы, но меня вполне удовлетворяет ее визг, хорошо бы он был посмертным. Алексис имела больше прав, чтобы разорвать ей глотку. Как она сейчас? Сильно ли ранена и много ли осталось сил у противника? Но мне нельзя отвлекаться, поэтому я упрямо сверлю взглядом волка, что повторяет мои движения, как зеркальное отражение. Мы двигаемся по кругу, словно в танце, не решаясь напасть и испытывая терпение друг друга. Но, если у Роджерса его много, ведь он так долго наблюдал за происходящим, то у меня его почти не осталось. Оно догорает, как спичка и вот-вот обожжет мне нутро, заставив действовать. Я нападаю, стремясь сомкнуть пасть на шее, но Роджерс вовремя отпрыгивает в сторону и тут же нападает в ответ, вгрызаясь в позвонок и оттягивая шерсть. В ответ я лишь успеваю зацепить ухо противника зубами, разрывая его в лохмотья. Он выпускает меня ненадолго из своих клешней, позволяя мне всем весом накинуться на него и свалить с лап, но тут же перекатывается, оказываясь сверху и вгрызаясь в незащищенную глотку. Задние лапы неистово скребут по навалившейся туше, пытаясь отбросить ее от себя, а из пасти вырываются рваные хрипы, вместо недавнего угрожающего рыка. Я бесполезно клацаю зубами, разочарованный, что не могу придушить его лапами.  А когти пытаются выцарапать глаза, убрать морду с горла, позволив дышать. Позволив  ж и т ь  дальше.

Луна скрывается за облаками слишком внезапно, скидывая с нас звериные сущности. Горло освобождается от острых зубов, а лапы превращаются в человеческие руки, которые тут же смыкаются вокруг шеи, а я обхватываю лицо противника руками, надавливая большими пальцами на его глаза. Что-то теплое, жаркое струиться по коже. О б ж и г а ю щ е е, ползет словно змейка, забирая с собой силы, забирая с собой воздух. Собирая последние крохи своей хваленой мощи, я ударяюсь с противником лбами, заставляя его обмякнуть на какое-то время, выпустить меня из своей хватки и отталкиваю в сторону, позволяя глазам увидеть чернеющее небо.
Нет, конечно, все не кончится вот так. Роджерс отползает подальше, стирая с лица кровь. На месте глаз, кровавые раны. Слепой волк долго не протянет, но и с распоротым горлом тоже. Я хрипло смеюсь, но вместо смеха страшный булькающий звук. Зажимаю рану ладонью, и кровь сочится сквозь пальцы.
Кто-то зовет меня. Пронзительное сопрано разрывает дурман, а я радуюсь тому, что она еще жива. Человеческое тело, теряя кровь, немеет. Слова сестры кружатся в голове навязчивым эхом:
Тебе нужно обратиться, Эл, раны не заживают,- я переворачиваюсь на бок, помогая себе свободной рукой, но не свожу глаз с Роджерса и Кет, которая нашла своего слепого вожака.
-Ублюдок,- шипит она, кидая на меня разъяренный взгляд,- У тебя нет шансов,- а по лицу ее стекают капли крови и знатный шрам пересекает недавно такие прекрасные для меня черты лица. Я лишь растягиваю губы в улыбке, не тратя сил на лишнее, ничего не значащее сотрясание воздуха. Поднимаю взгляд к небу, замечая край луны, стыдливо появившуюся из-за облаков и снова, с еще большим удовольствием и с уверенностью, что с Роджерсом на этот раз будет покончено, скидываю с себя людскую оболочку.

Nobody can save you now
The king is crowned,
IT'S DO OR DIE!
Nobody can save you now
The only sound
Is the battle cry